Сегодня: 29.03.2024
RU / EN
Последнее обновление: 01.03.2024

Язык музыки и его психофизические основы (обзор)

M. Korsakova-Kreyn

Ключевые слова: нейрофизиологические корреляты восприятия музыки; механизмы музыкального восприятия; музыкальная терапия.

Использование музыки в реабилитационной медицине требует понимания механизмов музыкального воздействия. В статье рассматривается происхождение различий в характере основных мелодических элементов музыки, обсуждаются особенности тонального пространства и подчеркивается важность прекогнитивного аспекта в восприятии музыки. Музыку называют «языком эмоций». Так как работа высших уровней человеческого сознания неотделима от эмоций, изучение механизмов эмоциональной обработки является одной из наиболее важных областей когнитивных наук. Исследования восприятия музыки помогают осветить значимые аспекты человеческого сознания и способствуют совершенствованию методов применения музыкальной терапии.


Введение

Согласно томографическим исследованиям, звуки музыки способны активизировать систему вознаграждения мозга [1, 2]. Музыка может вызывать мурашки по коже (пилоэтекцию) [3, 4] и влиять на психофизиологическое состояние слушателей, изменяя нейробиохимию [5], ритм сердца, частоту дыхания и электропроводимость кожи [6–10]. Если прагматичные эмоции [11, 12] происходят в ответ на конкретные знаки и образы и служат для выживания, эмоциональную отзывчивость на музыку объяснить сложнее, поскольку в музыке нет ни когнитивных констант [13] типа слов и видимых образов, ни соматосенсорных ощущений, таких как тепло от горячего хлеба или свежесть и влага дождя.

Способность музыки влиять на чувства и физиологию слушателей и пробуждать сложные эмоции [14] без участия слов и узнаваемых видимых образов означает, что музыка использует некий очень простой и в то же время мощный механизм, который воздействует на человеческий разум более-менее прямым и несложным путем.

Психофизика консонансов и диссонансов и принцип наименьших усилий

Основные элементы музыки — благозвучные и диссонантные звукосочетания — производят различающиеся рисунки активизации мозга у новорожденных [15]. У малышей в возрасте одного месяца изменяется сердечный ритм на те мелодии, которые они слышали до рождения, во время последнего месяца нормальной беременности их мам [16]. Исследования двух-, четырехмесячных детей показывают, что они смотрят с интересом на источник благозвучных консонантов и отворачиваются, когда слышат диссонансы [17], т.е. понимание характера основных мелодических элементов — понимание основного строительного материала музыки — дано человеческим существам с младенчества. К восьми годам у детей развивается интуиция на язык тональной гармонии [18], что делает доступным навигацию в тональном пространстве музыки. Это пространство объясняется короткой и элегантной формулой гармонического движения: тоника (I) — субдоминанта (IV) — доминанта (V) — тоника (I), в которой римские цифры обозначают ступени диатонической гаммы, а слова определяют три основные функциональные области в тональном пространстве. Изучение реакций студентов университета на специфические особенности музыкального пространства, такие как тональная модуляция и музыкальные стили, показывает, что слушатели без формального музыкального образования обладают тонкой чуткостью к сложным музыкальным процессам [19]. Понимание сути содержания музыки не требует специальной музыкальной подготовки [20].

С точки зрения нейронауки восприятие музыки принадлежит аффективному сознанию [21, 22]. Согласно модели триединого мозга [23], процессы прелингвистического и эмоционального осознания осуществляются в лимбической системе [24]. Исследования процессов эмоциональной обработки в музыке сфокусированы в основном на тональных отношениях [25, 26], а именно на таких аспектах, как мажорный и минорный лады [19, 27–37]. Тональные отношения являют собой главный морфологический принцип той привычной всем музыки, которую можно напевать и под которую можно танцевать. В музыковедении тональные отношения объясняются с точки зрения иерархии воспринимаемого тонального напряжения и тональной неустойчивости [38–41]. Интуитивное следование человеческого разума от тональной неустойчивости к устойчивости является источником ощущения движения в музыке [39, 42].

Понятие тональной неустойчивости используется в детских музыкальных школах для объяснения основ теории музыки и таких структурных явлений, как музыкальная фразировка. Именно понятие тональной неустойчивости лежит в основе трудов о музыкальном синтаксисе (функциональной гармонии) [25, 41] и об анализе музыкальных форм [40, 43, 44]. Поскольку воспринимаемая тональная неустойчивость генерируется иерархией тонального притяжения, т.е. градиентом притяжения, тональное пространство получило определение «феноменальная гравитация» [45].

Одно из самых интересных направлений в изучении восприятия музыки затрагивает связь между воспринимаемым тональным напряжением и реальным физическим напряжением [46–48]. Эта связь позволяет отнести восприятие музыки к области воплощенного (телесного) сознания [42, 49, 50]. С другой стороны, открытие градиента перцептивного комфорта для музыкальных звукосочетаний [51, 52] дало возможность объяснить разницу между характером звучания напряженных диссонансов и благозвучных консонансов с точки зрения принципа наименьших усилий [53]. А именно, поскольку консонантные сочетания звуков обладают общей важной спектральной информацией [54], это должно облегчать нейронную обработку консонансов по сравнению с напряженно-звучащими диссонансами. Речь здесь идет о генерируемых вибрацией обертоновых сериях [55].

Спектральная общность информации особенно наглядна для пифагорейских интервалов октавы, квинты и кварты; все три известны со времен античности как консонантные созвучия. У каждого пифагорейского интервала второй звук дублирует один из трех первоначальных (сильных) обертонов первого звука (учитывая октавную эквивалентность). Еще более впечатляющей является психофизика мажорного трезвучия — благо­звучного и «веселого», — тона которого представляют собой комбинацию из основного тона и его первых четырех обертонов (это означает, что обертоновая серия любого натурально произведенного музыкального звука начинается с мажорного трезвучия). Судя по всему, в отношении мелодических элементов мы имеем дело с «законом лености»: когда обработка сложного сигнала облегчается благодаря дублированию «громкой» информации в обертоновых сериях составляющих звуков, это транслируется в приятность звучания. Такое объяснение гармонирует с известным выражением Лейбница, в котором он назвал музыку «подсознательным вычислением души, не знающей, что она занята вычислением». Таким образом, восприятие мелодических элементов не требует интеллектуальных усилий, но опирается на «скрытое измерение обертонов».

Открытие связи между воспринимаемым тональным напряжением и реальным физическим напряжением [47], как и открытие градиента перцептивного комфорта для музыкальных звукосочетаний [51, 52] подчеркивают важность прекогнитивного аспекта в восприятии музыки. Эта особенность восприятия «строительного материала» музыки объясняет ее широкую доступность для слушателей, включая пациентов с болезнью Альцгеймера [56] и подростков с аутизмом [57].

Архаичная модель восприятия музыки

Связь между воспринимаемым тональным напряжением и реальным физическим напряжением означает, что тонально-временные паттерны музыки передают логику эмоций [58] посредством наиболее примитивных реакций, присущих всему живому, — физического напряжения и расслабления. В контексте аффективной нейробиологии [22] архаичная модель восприятия музыки [19] предполагает, что эмоции в ней тесно связаны с висцерально-моторными реакциями на напряженные и ненапряженные мелодические элементы, а именно, что интеграция тонально-временных отношений в музыке имитирует динамику интеграции сомато- и висцерально-моторной информации, присущей формированию обычных, немузыкальных эмоций, и что эта «внутренняя» сомато- и висцерально-моторная информация является неотъем­лемой частью формирования музыкальных структур, передающих образы психологического времени в музыке.

Когда мы сравниваем механизмы передачи информации в музыке с передачей информации в речи, поражает несхожесть этих двух способов общения. В музыке нет ничего подобного словам и частям речи. Вместо этого восприятие музыки опирается на интуитивное ощущение уровней тональной неустойчивости и напряженности. И хотя у музыки и речи есть общий доисторический корень — вокализация, — эволюционная бифуркация ее на речь и музыку привела к радикально разным принципам передачи информации. Если та ветвь вокализации, что развилась в речь, опирается на семантическую определенность слов (которые могут быть с большой точностью переведены на другие языки), то музыка имеет дело с эмоциональной компонентой вокализации. Единственная схожесть между речью и музыкой — это интонирование речи, так называемая мелодия речи, заостряющая значение слов. Слова способны описать погоду, возраст, пол и профессиональную подготовку данного человека. Музыка совершенно беспомощна в своей неопределенности там, где дело касается фактов, но она способна с исключительной точностью отобразить и передать эмоциональные состояния. Когда мы видим людей, говорящих о чем-то со страстью, это может нас тоже разволновать. В то же время, чтобы понять речи, к примеру, Фауста и Отелло в оригинале, мы должны знать набор определенных слов (немецких и английских соответственно), а также синтаксические правила пользования этими словами. Что касается музыки, она не требует перевода благодаря интуитивно ощущаемому градиенту тонального притяжения, лежащему в основе музыкальной морфологии.

Иерархия дискретных уровней тональной неустойчивости образует систему отсчета, позволяющую считывание мелодических паттернов и восприятие музыкальных структур. В европейской традиции, доминирующей в сегодняшнем мире, музыкальная система отсчета представляет собой диатоническую гамму, состоящую из семи тонов. Тона отличаются по звуковысотности, но это уступает в важности различиям в уровне притяжения тонов гаммы к тональному центру — тонике. В процессе слушания музыки каждая нота и каждое музыкальное звукосочетание проверяются на статус в тональном пространстве, которое генерируется уровнями воспринимаемого тонального притяжения. Состояние, при котором такая проверка на тональный статус недоступна, называется амьюзией [59]. Хотя у неврологически здоровых амьюзиков наблюдается нормальное понимание речи, неспособность к созданию мысленной системы отсчета не позволяет им улавливать музыкальные структуры в тональном пространстве.

Тональное пространство линейно в смысле распределения частоты звука, но оно нелинейно в смысле тонального притяжения [60]. Более того, тональная материя организована циклично [61, 62], так что те же 12 полутонов хроматической гаммы повторяются в разных регистрах, создавая звуковой диапазон, например диапазон из 88 звуков рояля. Экономия музыкальной материи — 7 тонов диатонической гаммы плюс 5 хроматических тонов — является еще одним фактором, объясняющим широкую доступность восприятия музыки.

Терапевтические свойства музыки

Способность музыки активизировать систему вознаграждения мозга и пробуждать эстетические эмоции говорит о ее терапевтическом потенциале [63]. Например, музыкальная терапия для детей с аутизмом помогает развивать речь [64] и навыки общения [65]. Применение мелодической интонационной терапии (MIT) способствует восстановлению речи у пациентов с афазией Брока [66].

Один из самых очевидных и энигматичных эффектов музыкальной терапии наблюдается у пациентов с болезнью Паркинсона, когда звуки ритмической музыки внезапно улучшают двигательные функции больных, как бы мгновенно «настраивая» работу сложных нейробиологических механизмов движения пострадавших в результате дефицита дофаминергических нейронов [67, 68]. Более того, занятия по методу ритмической аудиостимуляции (RAS) приводят к устойчивому улучшению походки при болезни Паркинсона [69–71].

Для пациентов с инсультом мозга слушание музыки ведет к улучшению как концентрации внимания, так и лексической памяти, что происходит наряду с тонкой структурной реорганизацией во фронтально-лимбической области мозга пациентов [72].

Регулярные занятия игрой на музыкальном инструменте производят нейропластичные изменения белого и серого вещества у детей и взрослых [63, 73–75]. У детей нейропластичные изменения сопровождаются улучшением выполнения задач на запоминание [76, 77], коррелирующих с коэффициентом интеллекта (IQ). У лиц пожилого возраста обучение игре на музыкальном инструменте повышает уровень зрительно-моторного внимания, улучшает двигательные функции и положительно влияет на ощущение качества жизни [78, 79]. Эти положительные изменения позволяют отнести занятия музыкой к когнитивной терапии.

Закономерно, что в последнее время одним из наиболее перспективных направлений в создании реабилитационных систем с резонансным нейробио­управлением от естественных осцилляторов пациента становится использование музыки или музыкоподобных сигналов для контролируемой коррекции функциональных состояний [80–85].

Заключение

Интуитивно воспринимаемые морфологические особенности языка музыки делают понимание ее содержания повсеместно доступным, не требуя формального обучения. Концепция главного морфологического принципа тональной музыки — ощущаемого тонального напряжения — принадлежит изначально теории музыки, и именно союз музыковедения и нейропсихологии позволяет изучать поведенческие и нейробиологические корреляты эмоциональной отзывчивости на музыку. Мелодическая материя пространства музыки отличается экономией и простотой восприятия ее основных элементов. Организация этих элементов в тонально-временные структуры музыкального искусства способна создавать сложные образы психологического состояния — виртуальную действительность эмоций. Музыка обладает терапевтическим потенциалом, природа которого все еще не всегда понятна. Активные занятия музыкой и даже слушание музыкальных произведений способны произвести нейропластичные изменения, сопровождающиеся улучшением когнитивных функций. Эти терапевтические эффекты позволяют отнести музыку к инструментам когнитивной терапии.

Финансирование исследования и конфликт интересов. Исследование не финансировалось какими-либо источниками, и конфликты интересов, связанные с данным исследованием, отсутствуют.


Литература

  1. Blood A.J., Zatorre R.J. Intensely pleasurable responses to music correlate with activity in brain regions implicated in reward and emotion. Proc Natl Acad Sci U S A 2001; 98(20): 11818–11823, https://doi.org/10.1073/pnas.191355898.
  2. Berridge K.C., Kringelbach M.L. Pleasure systems in the brain. Neuron 2015; 86(3): 646–664, https://doi.org/10.1016/j.neuron.2015.02.018.
  3. Panksepp J., Bernatzky G. Emotional sounds and the brain: the neuro-affective foundations of musical appreciation. Behav Processes 2002; 60(2): 133–155, https://doi.org/10.1016/s0376-6357(02)00080-3.
  4. Sachs M.E., Ellis R.J., Schlaug G., Loui P. Brain connectivity reflects human aesthetic responses to music. Soc Cogn Affect Neurosci 2016; 11(6): 884–891, https://doi.org/10.1093/scan/nsw009.
  5. Chanda M.L., Levitin D.J. The neurochemistry of music. Trends Cogn Sci 2013; 17(4): 179–93, https://doi.org/10.1016/j.tics.2013.02.007.
  6. Bernardi L., Porta C., Sleight P. Cardiovascular, cerebrovascular, and respiratory changes induced by different types of music in musicians and non-musicians: the importance of silence. Heart 2005; 92(4): 445–452, https://doi.org/10.1136/hrt.2005.064600.
  7. Koelsch S., Siebel W.A. Towards a neural basis of music perception. Trends Cogn Sci 2005; 9(12): 578–584, https://doi.org/10.1016/j.tics.2005.10.001.
  8. Iwanaga M., Moroki Y. Subjective and physiological responses to music stimuli controlled over activity and preference. J Music Ther 1999; 36(1): 26–38, https://doi.org/10.1093/jmt/36.1.26.
  9. Krumhansl C.L. An exploratory study of musical emotions and psychophysiology. Can J Exp Psychol 1997; 51(4): 336–353, https://doi.org/10.1037/1196-1961.51.4.336.
  10. Trappe H.-J. Music and medicine: the effects of music on the human being. Applied Cardiopulmonary Pathophysiology 2012; 16: 133–142.
  11. Cannon W.B. Bodily changes in pain, hunger, fear and rage, an account of recent researches into the function of emotional excitement. New York and London: D. Appleton and Co.; 1915.
  12. Ekman P., Cordaro D. What is meant by calling emotions basic. Emotion Review 2011; 3(4): 364–370, https://doi.org/10.1177/1754073911410740.
  13. Солнцев В.М. К вопросу о семантике или языковом значении (вместо предисловия). В кн.: Проблемы семан­ти­ки. М: Наука; 1974.
  14. Handbook of music and emotion: theory, research, applications. Juslin P.N., Sloboda J.A. (editors). New York: Oxford University Press; 2010.
  15. Virtala P., Huotilainen M., Partanen E., Fellman V., Tervaniemi M. Newborn infants’ auditory system is sensitive to Western music chord categories. Front Psychol 2013; 4: 492, https://doi.org/10.3389/fpsyg.2013.00492.
  16. Granier-Deferre C., Bassereau S., Ribeiro A., Jacquet A.-Y., DeCasper A.J. A melodic contour repeatedly experienced by human near-term fetuses elicits a profound cardiac reaction one month after birth. PLoS One 2011; 6(2): e17304, https://doi.org/10.1371/journal.pone.0017304.
  17. Trainor L.J. Are there critical periods for musical development? Dev Psychobiol 2004; 46: 262–278.
  18. Costa-Giomi E. Young children’s harmonic perception. Ann N Y Acad Sci 2003; 999: 477–484.
  19. Korsakova-Kreyn M., Dowling W.J. Emotional processing in music: study in affective responses to tonal modulation in controlled harmonic progressions and real music. Psychomusicology: Music, Mind, and Brain 2014; 24(1): 4–20, https://doi.org/10.1037/pmu0000029.
  20. Bigand E., Poulin-Charronnat B. Are we “experienced listeners”? A review of the musical capacities that do not depend on formal musical training. Cognition 2006; 100(1): 100–130, https://doi.org/10.1016/j.cognition.2005.11.007.
  21. Panksepp J. Affective neuroscience: the foundations of human and animal emotions. New York: Oxford University Press; 1998.
  22. Panksepp J. Affective consciousness: core emotional feelings in animals and humans. Conscious Cogn 2005; 14(1): 30–80, https://doi.org/10.1016/j.concog.2004.10.004.
  23. MacLean P.D. The triune brain in evolution: role in paleocerebral functions. New York: Plenum Press; 1990.
  24. MacLean P.D. Some psychiatric implications of physiological studies on frontotemporal portion of limbic system (visceral brain). Electroencephalogr Clin Neurophysiol 1952; 4(4): 407–418, https://doi.org/10.1016/0013-4694(52)90073-4.
  25. Lerdahl F. Tonal pitch space. New York: Oxford University Press; 2001.
  26. Lerdahl F., Krumhansl C.L. Modeling tonal tension. Music Perception: an Interdisciplinary Journal 2007; 24(4): 329–366, https://doi.org/10.1525/mp.2007.24.4.329.
  27. Gagnon L., Peretz I. Mode and tempo relative contributions to “happy-sad” judgements in equitone melodies. Cogn Emot 2003; 17(1): 25–40, https://doi.org/10.1080/02699930302279.
  28. Hevner K. Experimental studies of the elements of expression in music. Am J Psychol 1936; 48(2): 246, https://doi.org/10.2307/1415746.
  29. Kastner M.P., Crowder R.G. Perception of the major/minor distinction: IV. Emotional connotations in young children. Music Perception: an Interdisciplinary Journal 1990; 8(2): 189–201, https://doi.org/10.2307/40285496.
  30. Trochidis K., Bigand E. Investigation of the effect of mode and tempo on emotional responses to music using EEG power asymmetry. J Psychophysiol 2013; 27(3): 142–148, https://doi.org/10.1027/0269-8803/a000099.
  31. Virtala P., Tervaniemi M. Neurocognition of major-minor and consonance-dissonance. Music Perception: an Interdisciplinary Journal 2017; 34(4): 387–404, https://doi.org/10.1525/mp.2017.34.4.387.
  32. Webster G.D., Weir C.G. Emotional responses to music: interactive effects of mode, texture, and tempo. Motivation and Emotion 2005; 29(1): 19–39, https://doi.org/10.1007/s11031-005-4414-0.
  33. Firmino E.A., Bueno J.L.O., Bigand E. Effects of tonal modulation on subjective time estimation. Music Perception 2009; 26(3): 205–209.
  34. Koelsch S., Gunter T., Schröger E., Friederici A.D. Processing tonal modulations: an ERP study. J Cogn Neurosci 2003; 15(8): 1149–1159, https://doi.org/10.1162/089892903322598111.
  35. Radchenko G.S., Parin S.B., Polevaya S.A., Korsakova-Kreyn M.N., Fedotchev A.I. EEG correlates of perception of tonal modulation in musical fragments. Int J Psychophysiol 2014; 94(2): 192, https://doi.org/10.1016/j.ijpsycho.2014.08.798.
  36. Thompson W.F., Cuddy L.L. Music performance and the perception of key. J Exp Psychol Hum Percept Perform 1997; 23(1): 116–35, https://doi.org/10.1037/0096-1523.23.1.116.
  37. Tillmann B., Bharucha J.J., Bigand E. Implicit learning of tonality: a self-organizing approach. Psychol Rev 2000; 107(4): 885–913, https://doi.org/10.1037/0033-295x.107.4.885.
  38. Fétis F.-J. Complete treatise on the theory and practice of harmony. Translated by Landey P.M. Hillsdale: Pendragon Press; 2008.
  39. Meyer L.B. Emotion and meaning in music. Chicago, IL: University of Chicago Press; 1956.
  40. Rosen C. Sonata forms. New York: W.W. Norton; 1988.
  41. Schoenberg A. Structural functions of harmony. New York: W.W. Norton; 1969.
  42. Korsakova-Kreyn M. Two-level model of embodied cognition in music. Psychomusicology: Music, Mind, and Brain 2018; 28(4): 240–259, https://doi.org/10.1037/pmu0000228.
  43. Hepokoski J., Darcy W. Elements of sonata theory norms, types, and deformations in the late-eighteenth-century sonata. New York: Oxford University Press; 2006.
  44. Способин И.В. Музыкальная форма. М: Музыка; 1984.
  45. Scruton R. The aesthetics of music. New York: Oxford University Press; 1997.
  46. Nielsen F.V. Oplevelse of musikalsk spænding [The experience of musical tension]. Copenhagen: Akademisk Forlag; 1983.
  47. Madsen C.K., Fredrickson W.E. The experience of musical tension: a replication of Nielsen’s research using the continuous response digital interface. J Music Ther 1993; 30(1): 46–63, https://doi.org/10.1093/jmt/30.1.46.
  48. Williams L.R., Fredrickson W.E., Atkinson S. Focus of attention to melody or harmony and perception of music tension: an exploratory study. International Journal of Music Education 2011; 29(1): 72–81, https://doi.org/10.1177/0255761410372725.
  49. Damasio A. The feeling of what happens: body and emotion in the making of consciousness. London: Heinemann; 1999.
  50. Damasio A. Self comes to mind: constructing the conscious brain. New York: Pantheon Books; 2010.
  51. Bidelman G.M., Krishnan A. Neural correlates of consonance, dissonance, and the hierarchy of musical pitch in the human brainstem. J Neurosci 2009; 29(42): 13165–13171, https://doi.org/10.1523/jneurosci.3900-09.2009.
  52. Bidelman G.M., Krishnan A. Brainstem correlates of behavioral and compositional preferences of musical harmony. NeuroReport 2011; 22(5): 212–326, https://doi.org/10.1097/wnr.0b013e328344a689.
  53. Ferrero G. L’inertie mentale et la loi du moindre effort [Mental inertia and the law of least effort]. Revue Philosophique de la France et de l’Étranger 1894; 37: 169–182.
  54. Bowling D.L., Purves D. A biological rationale for musical consonance. Proc Natl Acad Sci U S A 2015; 112(36): 11155–11160, https://doi.org/10.1073/pnas.1505768112.
  55. Helmholtz H.L.F. On the sensations of tone as a physiological basis for the theory of music. Translated by Ellis A.J. UK: Cambridge University Press; 2009, https://doi.org/10.1017/cbo9780511701801.
  56. Dassa A., Amir D. The role of singing familiar songs in encouraging conversation among people with middle to late stage Alzheimer’s disease. J Music Ther 2014; 51(2): 131–153, https://doi.org/10.1093/jmt/thu007.
  57. Quintin E.-M., Bhatara A., Poissant H., Fombonne E., Levitin D.J. Emotion perception in music in high-functioning adolescents with autism spectrum disorders. J Autism Dev Disord 2010; 41(9): 1240–1255, https://doi.org/10.1007/s10803-010-1146-0.
  58. Langer S. Philosophy in a new key. A study in the symbolism of reason, rite, and art. Cambridge: Harvard University Press; 1942.
  59. Peretz I., Vuvan D.T. Prevalence of congenital amusia. Eur J Hum Genet 2017; 25(5): 625–830, https://doi.org/10.1038/ejhg.2017.15.
  60. Krumhansl C.L., Kessler E.J. Tracing the dynamic changes in perceived tonal organization in a spatial representation of musical keys. Psychol Rev 1982; 89(4): 334–368, https://doi.org/10.1037/0033-295x.89.4.334.
  61. Chew E. Mathematical and computational modeling of tonality: theory and applications. International Series in Operations Research & Management Science. Springer US; 2014, https://doi.org/10.1007/978-1-4614-9475-1.
  62. Purwins H., Blankertz B., Obermayer K. Toroidal models in tonal theory and pitch-class analysis. Computing in Musicology 2007; 15: 73–98.
  63. Altenmüller E., Schlaug G. Apollo’s gift: new aspects of neurologic music therapy. Prog Brain Res 2015; 217: 237–252, https://doi.org/10.1016/bs.pbr.2014.11.029.
  64. Wan C.Y., Demaine K., Zipse L., Norton A., Schlaug G. From music making to speaking: engaging the mirror neuron system in autism. Brain Res Bull 2010; 82(3–4): 161–168, https://doi.org/10.1016/j.brainresbull.2010.04.010.
  65. Kim J., Wigram T., Gold C. Emotional, motivational and interpersonal responsiveness of children with autism in improvisational music therapy. Autism 2009; 13(4): 389–409, https://doi.org/10.1177/1362361309105660.
  66. Schlaug G., Marchina S., Norton A. Evidence for plasticity in white-matter tracts of patients with chronic Broca’s aphasia undergoing intense intonation-based speech therapy. Ann N Y Acad Sci 2009; 1169(1): 385–394, https://doi.org/10.1111/j.1749-6632.2009.04587.x.
  67. Parker N.F., Cameron C.M., Taliaferro J.P., Lee J., Choi J.Y., Davidson T.J., Daw N.D., Witten I.B. Reward and choice encoding in terminals of midbrain dopamine neurons depends on striatal target. Nat Neurosci 2016; 19(6): 845–854, https://doi.org/10.1038/nn.4287.
  68. Xu Z., Chu X., Jiang H., Schilling H., Chen S., Feng J. Induced dopaminergic neurons: a new promise for Parkinson’s disease. Redox Biol 2017; 11: 606–612, https://doi.org/10.1016/j.redox.2017.01.009.
  69. Ashoori A., Eagleman D.M., Jankovic J. Effects of auditory rhythm and music on gait disturbances in Parkinson’s disease. Front Neurol 2015; 6: 234, https://doi.org/10.3389/fneur.2015.00234.
  70. Bukowska A.A., Krężałek P., Mirek E., Bujas P., Marchewka A. Neurologic music therapy training for mobility and stability rehabilitation with Parkinson’s disease — a pilot study. Front Hum Neurosci 2016; 9: 710, https://doi.org/10.3389/fnhum.2015.00710.
  71. Pau M., Corona F., Pili R., Casula C., Sors F., Agostini T., Cossu G., Guicciardi M., Murgia M. Effects of physical rehabilitation integrated with rhythmic auditory stimulation on spatio-temporal and kinematic parameters of gait in Parkinson’s disease. Front Neurol 2016; 7: 126, https://doi.org/10.3389/fneur.2016.00126.
  72. Särkämö T., Tervaniemi M., Laitinen S., Forsblom A., Soinila S., Mikkonen M., Autti T., Silvennoinen H.M., Erkkilä J., Laine M., Peretz I., Hietanen M. Music listening enhances cognitive recovery and mood after middle cerebral artery stroke. Brain 2008; 131(3): 866–876, https://doi.org/10.1093/brain/awn013.
  73. Gaser C., Schlaug G. Brain structures differ between musicians and non-musicians. J Neurosci 2003; 23(27): 9240–9245.
  74. Hyde K.L., Lerch J., Norton A., Forgeard M., Winner E., Evans A.C., Schlaug G. Musical training shapes structural brain development. J Neurosci 2009; 29(10): 3019–3025, https://doi.org/10.1523/jneurosci.5118-08.2009.
  75. Wan C.Y., Schlaug G. Music making as a tool for promoting brain plasticity across the life span. Neuroscientist 2010; 16(5): 566–577, https://doi.org/10.1177/1073858410377805.
  76. Schellenberg E.G. Music lessons enhance IQ. Psychological Science 2004; 15(8): 511–514, https://doi.org/10.1111/j.0956-7976.2004.00711.x.
  77. Forgeard M., Winner E., Norton A., Schlaug G. Practicing a musical instrument in childhood is associated with enhanced verbal ability and nonverbal reasoning. PLoS One 2008; 3(10): e3566, https://doi.org/10.1371/journal.pone.0003566.
  78. Bugos J.A., Perlstein W.M., McCrae C.S., Brophy T.S., Bedenbaugh P.H. Individualized piano instruction enhances executive functioning and working memory in older adults. Aging Ment Health 2007; 11(4): 464–471, https://doi.org/10.1080/13607860601086504.
  79. Seinfeld S., Figueroa H., Ortiz-Gil J., Sanchez-Vives M.V. Effects of music learning and piano practice on cognitive function, mood and quality of life in older adults. Front Psychol 2013; 4: 810, https://doi.org/10.3389/fpsyg.2013.00810.
  80. Fedotchev A.I., Oh S.J., Semikin G.I. Combination of neurofeedback technique with music therapy for effective correction of stress-induced disorders. Sovremennye tehnologii v medicine 2014; 6(3): 60–63.
  81. Федотчев А.И., Бондарь А.Т., Бахчина А.В., Парин С.Б., Полевая С.А., Радченко Г.С. Эффекты музыкально-акустических воздействий, управляемых ЭЭГ осцилляторами субъекта. Российский физиологический журнал им. И.М. Се­ченова 2015; 101(8): 970–977.
  82. Fedotchev A.I., Bondar A.T., Bakhchina A.V., Grigorieva V.N., Katayev A.A., Parin S.B., Radchenko G.S., Polevaya S.A. Transformation of patient’s EEG oscillators into music-like signals for correction of stress-induced functional states. Sovremennye tehnologii v medicine 2016; 8(1): 93–98, https://doi.org/10.17691/stm2016.8.1.12.
  83. Федотчев А.И., Бондарь А.Т., Бахчина А.В., Парин С.Б., Полевая С.А., Радченко Г.С. Музыкально-акустические воздействия, управляемые биопотенциалами мозга, в коррекции неблагоприятных функциональных состояний. Успехи физиологических наук 2016; 47(1): 69–79.
  84. Федотчев А.И., Журавлев Г.И., Ексина К.И., Си­лантъева О.М., Полевая С.А. Оценка эффективности музыкального ЭЭГ нейроинтерфейса с дополнительным контуром управления от сердечного ритма. Российский физио­логический журнал им. И.М. Сеченова 2018; 104(1–12): 122–128.
  85. Земляная А.А., Радченко Г.С., Федотчев А.И. Управ­ляемые биопотенциалами мозга пациента музыкально-терапевтические воздействия в коррекции функциональных расстройств. Журнал неврологии и психиатрии им. C.C. Кор­сакова 2018; 118(3): 103, https://doi.org/10.17116/jnevro201811831103-106.


Журнал базах данных

pubmed_logo.jpg

web_of_science.jpg

scopus.jpg

crossref.jpg

ebsco.jpg

embase.jpg

ulrich.jpg

cyberleninka.jpg

e-library.jpg

lan.jpg

ajd.jpg